08.04.2013 17:09 Сергей Морозов
О «Тотальном диктанте» только и разговоров. Никогда столько не было. В прошлые годы все на уровне новостей: читает Быков, читает Прилепин, читает Стругацкий. Пролистывая все это, я невольно задавал себе вопрос: почему не Бондарев, не Распутин, не Личутин, не Белов?
Ныне наконец-то прорыв, наконец-то скандал. Все ленты новостей пестрят, интернет кипит. Значит, удалось, значит, доросли, распиарились, раскрутились. Успех.
Однако, как по мне, это такая геростратова слава, после которой если не вечное забвение, то недобрые воспоминания обеспечены точно. Почему? Да потому что тихая и благородная, академическая и общественная акция безнадежно потонула в нынешнем политическом шоу-бизнесе.
Если взглянуть на цели акции, то они, безусловно, самые благородные, самые высокие. Если взглянуть на методы и реальный ход дела, то видишь, что высоты заявленной они не выдерживают.
Распространение грамотности говорите? Так отчего же такой сложный вид работы как диктант подается как шоу, с актерами и актерками, а не как серьезная контрольная процедура?
Требования велики к диктанту. Не всякий текст может стать диктантом, и не всякое лицо диктант диктующим, чуть не сказал - диктатором.
Вспомним школу, золотые Советские годы, когда методика была на высоте: четкий ровный, с интонационными паузами, голос учительницы, трижды повторенный текст всего диктанта, трижды читаемый текст каждого предложения: два раза полностью, один по частям. Соблюдается ли все это? Бог весть, ведь в положении о проведении «Тотального диктанта» сказано об инструктаже для проверяющих, но ничего о читающих. А ведь это тоже слагаемые грамотности.
Однако, оставим пусть немаловажные, но детали организации. Главное в диктанте — текст, текст, который должен быть эталоном богатой русской речи, за которую только и имеет смысл бороться, владение которой и означает быть грамотным.
Изначально и брались эталоны: Толстой, Гоголь, Соколов-Микитов. Опирались на тех, без кого нельзя представить кладовую русского языка.
«Нет, жизнь не кончена в 31 год, вдруг окончательно, беспеременно решил князь Андрей. Мало того, что я знаю всё то, что есть во мне, надо, чтобы и все знали это: и Пьер, и эта девочка, которая хотела улететь в небо, надо, чтобы все знали меня, чтобы не для одного меня шла моя жизнь, чтоб не жили они так независимо от моей жизни, чтоб на всех она отражалась и чтобы все они жили со мною вместе!»
С этого все начиналось, этим многое обещалось.
А вот этим все закончилось:
А плебс так и останется плебсом, с Интернетом или без.
Какое различие, какая дистанция между толстовским желанием жить вместе и рубиновским четким разделением на плебеев и патрициев, массу и соль земли!
И все это пройдено «Тотальным диктантом» менее чем за десять лет. В этом различии – отражение эволюции всей акции от целей просветительских к целям идеологическим, от классического посева разумного, доброго и вечного к местечковой либеральной идеологии, от классиков для всех к классикам своим, по своему произвольному выбору и для своих.
Движение к идеологизации начато было уже у Стругацкого, этого царя Бориса от фантастической прозы («берите суверенитета сколько хотите!»)
Никакого упадка нет, да и быть не может... Начальство наше, опять же слава богу, отвлеклось от идеологии и увлеклось более распиливанием бюджета. Вот языки и подраспустились, а Язык обогатился замечательными новшествами в широчайшем диапазоне — от «хеджирования портфеля ГКО с помощью фьючерсов» и до появления интернет-жаргона. Разговоры об упадке вообще и Языка в частности – это, по сути, результат отсутствия ясных указаний сверху... Литература благополучно процветает, оставшись, наконец, почти без цензуры и в сени либеральных законов, касающихся книгоиздания. Читатель избалован до предела... Язык, как и прежде, живет своею собственной жизнью, медленной и непостижимой, непрерывно меняясь и при этом всегда оставаясь самим собой. С русским языком может произойти все, что угодно: перестройка, преображение, превращение, – но только не вымирание. Он слишком велик, могуч, гибок, динамичен и непредсказуем, чтобы взять и вдруг исчезнуть.
В общем, пишите как хотите, все хорошо, всяко грамотно и обогащает, невидимая рука рынка все расставит по местам, в том числе и языковые правила.
Здесь бы борцам за грамотность нужно было бы насторожиться и остановиться, потому, как такой парад суверенитетов в области языка противоречил уже самой сути акции. Но магия имен и колея либеральной идеологии требовали продолжения. И оно последовало на следующий год в виде Дмитрия Быкова, заговорившего о «бессмысленных тонкостях родного правописания», круто повернувшего при том вопросы орфографии в политическую плоскость:
Сначала, в либеральные девяностые, их ставили где попало или игнорировали вовсе, утверждая, что это авторский знак... Потом, в стабильные нулевые, люди начали испуганно перестраховываться и ставить запятые там, где они вообще не нужны.
Чувствуете эзопов язык титана оппозиционной культуры? Чувствуете планку и систему ценностей?
Но и это не все.
Быков фактически переформатировал весь смысл акции, обозначив достижение грамотности уже не как общенародную такую задачу («чтоб все жили со мной вместе»), а как водораздел между ними, солью земли и плебсом, определил грамотность как опознавательный знак «своих»:
Зачем же тогда писать грамотно?
Думаю, это нечто вроде тех необходимых условностей, которые заменяют нам специфическое собачье чутье при обнюхивании...
У нас сегодня почти нет шансов быстро понять, кто перед нами: способы маскировки хитры и многочисленны. Можно сымитировать ум, коммуникабельность, даже, пожалуй, интеллигентность. Невозможно сыграть только грамотность — утонченную форму вежливости, последний опознавательный знак смиренных и памятливых людей, чтущих законы языка как высшую форму законов природы.
Грамотность, как интеллигентность, как признак избранности, дворянства. Язык не как результат народного творчества и культуры, а как выражение группового аристократического естественного отбора, помноженного на местечковую среду общения в «снобах» и «эхах Москвы». Не как всеобщее достояние, а как частная собственность «своих».
Здесь уже есть все, к чему подводит, рассуждая вокруг темы интернета в последнем диктанте Рубина.
Конечно, можно сказать, что все это мною выдумывается, высасывается из пальца, что я ошибаюсь, усматривая тотальный диктат определенной идеологии вместо тотального диктанта грамотности, сгущаю краски.
Но, тем не менее, это так.
Задуманный, вполне вероятно, искренне, «Тотальный диктант» ныне стал одним из многочисленных средств в политическом перетягивании каната, в распространении определенного круга идей, а потому так и не выполнил основной своей цели — приобщения к русскому языку и грамотной речи. Впрочем, он и не мог ее выполнить.
Потому что борьба за русскую речь, русский язык и грамотность лежит в плоскости каждодневной рутинной борьбы за систему образования, в том числе и языковую, а не в плоскости одноразовых шоу с политическим подтекстом. Она лежит в области еженедельного школьного диктанта, а не ежегодного тотального диктата.
Впрочем, это, кажется, мало волнует организаторов.
